Данные удалены
Стеклянные двери разъехались, выпуская нарушителя химических наук и наряд полиции в зиму. В зиме побыли недолго — патрульная машина мягко урчала у входа в супермаркет. Ехали тоже недолго, отделение оказалось совсем рядом.
Дежурный заполнил журнал: имя, дата рождения, адрес регистрации, номер телефона.
— Савелия уложил! — радостно сообщил патрульный дежурному
— Да ладно?! — старшина оторвался от журнала и уважительно посмотрел на Петра Николаевича
— Ну!
Профессора повели длинным коридором в изолятор. Небольшие закутки-клетки с лавкой у стены.
— Я тут буду спать?
— Да не-е, в течение трех часов оформят протокол и отпустят, ждите.
Хищно клацнул замок, замыкая пространство и задержанного. Петр Николаевич устало опустился на лавку, вдавил затылок в окрашенную казенным цветом стену, прикрыл глаза.
Он бежит к школе, навстречу валит густой едкий дым. Школа объята пламенем, Петр Николаевич прорывается сквозь оцепление, скрывается в горящем здании, выводит оттуда детей и старушку-гардеробщицу. Кидается в сугроб и вновь в огонь, ему нужен кабинет химии. Жива! Верочка жмется к окну, в огромных глазах ужас и всполохи пламени. Супругов разделяет стена огня. Пётр Николаевич ныряет сквозь пылающую препону…
Нечеловеческий рев прервал подвиг профессора. Зов Ктулху доносился из клетки справа, скорее всего, производил его человек бесконечно несчастный и глубоко нетрезвый. Сосед слева, судя по голосу, обитающий на той же глубине опьянения, что и справа ревущий, в весьма грубой форме предложил несчастному прекратить вокализировать.
Молодой прапорщик призвал всех к порядку. Адепты Бахуса стихли, не сразу, справа какое-то время еще доносилось приглушенное бормотание. Длинное сложносочиненное, в котором имя Люся и предлоги являлись единственными нормативными единицами речи, необычайно поразило воображение Петра Николаевича, и он погрузился в размышления о мастерстве невидимого соседа филигранно и креативно склонять непечатные слова и идиомы.
Из филологических раздумий вывел звук открывающейся двери-решетки.
— Пройдемте! - голос прапорщика прозвучал бодро и весело, как если бы Петра Николаевича приглашали на встречу с дедушкой Морозом.
В 28 кабинете, конечно же, не было никакого Мороза.
— Петр Николаевич, дорогой, я так рад вас видеть! Я вам так благодарен, — из-за стола навстречу профессору выпрыгнул молодой лейтенант, — увидел запись — сижу, гадаю, вы или не вы, а это вы!
— Я, — профессор попытался вспомнить, где и при каких обстоятельствах он встречался с лейтенантом.
— Дружинин, помните? Вы меня на третьем курсе срезали, ну то есть, — лейтенант замялся, — не срезали, конечно, я сам не сдал. Помните?!
— Позвольте, припоминаю, — Петр Николаевич всмотрелся в открытое веснушчатое лицо, — вы с мечом все время бегали.
—Точно! — радостно воскликнул Дружинин. — Было дело, фестивалил, юный дивный. В общем, меня как отчислили — в армию, потом сюда позвали. А здесь — жизнь! Настоящая, как в игре все, но в реале! Понимаете?
— Понимаю — неуверенно соврал Петр Николаевич.
— Тут же Средиземье — понизив голос, доверительно сообщил Дружинин, — к нам всех притягивает: гоблины, орки, а какие эльфийки залетают, хотя, конечно, большей частью ведьмы попадаются.
— А я, вероятно, хоббит, — Петр Николаевич посмотрел на кольцо на безымянном, и сердце сжала тоска по Верочке.
— Скажете тоже, —лейтенант захохотал, — хоббитов к нам не заносит, они приключений не любят, да и вы тут случайно, сразу видно. Человек.
— А вы кто? Ну не конкретно вы, а вообще, представители органов.
— Нууу — уважительно протянул Дружинин и смущенно добавил, — ведьмаки. Я, конечно, нет, это оперативники, я — летописец. Петр Николаевич, вы вот что. Я сейчас супруге вашей позвоню, документик нужен, без протокола совсем я не могу отпустить, зарегистрировали вас уже, но вы не волнуйтесь, оформлю, как легкое. Переходили дорогу в неположенном месте, заплатите штраф и все. Я же вам по гроб жизни…если бы не вы, так и кусал бы себя за хвост, как змея в бензольном кольце, в какой-нибудь лаборатории. А тут жизнь!
Во время этой тирады Дружинин набирал какой-то номер. На другом конце, наконец, взяли трубку.
— Из отделения полиции беспокоят. У нас тут супруг ваш… подрался с охранником супермаркета. Документов при себе не имеется. Вы не могли бы подъехать, ну и заберете, если ваш. Охранник этот — тот еще чудак, — Дружинин диктует кому-то на том конце провода адрес.
— А куда вы сейчас звонили?
— Так супруге вашей! Вера Петровна — классная. Строгая, конечно, мы её боялись, но самые сложные вещи так объяснит, что любому дураку… так, я начну протокол оформлять и предупрежу дежурного, чтобы пропустил Веру Петровну сразу.
Лейтенант говорил по телефону с дежурным, а Петр Николаевич понимал, что сходит с ума.
Пока заполняли бумажки, бывший ученик поведал своему учителю, что нокаутировал профессор не абы кого, а гоблина Савелия. В изоляторе же он слышал клич орков. Потом лейтенант вещал что-то про ведьм. Петр Николаевич, устав вникать в бесконечную речь Дружинина, перестал прислушиваться, доверившись накрывшему его психозу.
В дверь постучали.
— Входите
— Вы звонили. Что с ним? Петя! — Вера Петровна бросилась к мужу. — Я так испугалась, ты как?
Петр Николаевич открывал рот, изображая рыбу, говорить он не мог.
— Да не переживайте, Вера Петровна, это не его побили, а он побил, — засмеялся из-за стола лейтенант.
— Дружинин, Паша, здравствуйте. Как вы возмужали,— Вера Петровна переключилась на летописца Средиземья, протянув ему паспорт мужа
— Узнали! —обрадовался Дружинин. — А вот Петр Николаевич не сразу признал.
— Обратно к нам не собираетесь? Восстановиться не пробовали?
— Нет, мне тут больше нравится, да и столько лет прошло.
Вера Петровна как-то странно посмотрела на молодого человека.
— Я только паспортные данные занесу и можете идти домой. Я так рад, что хоть чем-то, я же по гроб жизни, Петр Николаевич! Вот, расписывайтесь здесь, — лейтенант взглянул на часы, удостовериться, что новый день ещё не наступил, — и дату обязательно, шестое декабря две тысячи двадцать второго.
— Что?! — удивлено спросила Вера Петровна — Какого года?
— Уже в новый год шагнули? Двадцать второй пока еще.
"Двадцать второй! " — ошпарило сознание Веры Петровны, она коснулась затылка, голова еще побаливала, но память вернулась, будь она не ладна. Надо же, как в плохом кино, забыла пять лет жизни. Так вот почему не было ее вещей в квартире. Зато фотографию ее на полочку поставил... Вера Петровна медленно вышла из кабинета.
Петр Николаевич догнал жену уже на улице, молча шли рядом, пока Вера Петровна не посмотрела на мужа
— Петя, шарф.
— Вера, я… — Петр Николаевич торопливо обмотал шарф вокруг шеи, остановился, легонько развернул жену лицом к себе, наконец-то решился заглянуть в глаза, — я должен сказать. Лида, она...
— Не было никакой Лиды, — оборвала мужа Вера Петровна,— я так устала, пойдем домой.
