Вообще-то у нас есть звонок. Резкий и громкий. Но в дверь стучат, тихо и осторожно, не стучат даже, а царапаются. Это, чтобы никто не разобрал, кроме меня. Я на стреме, уже минут десять топчусь в прихожей в ожидании условного шороха. Открываю. За дверью соседка Хабиба, она старше меня на год, мы дружим.
— Все ушли, нет никого, быстрее давай, — шепотом, наверное, чтобы не услышали и не вернулись те, которые ушли.
— Ага, я щас, — тоже шепчу, принимая правила конспирации, всовываю ноги в сланцы, запихиваю в кармашек домашнего платья ключ и тихонько закрываю дверь.
Замок щелкает, мы с Хабибой бесшумно просачиваемся в ее жилище. На площадке всего две квартиры, соседей больше нет, а значит, и хвоста нет.
— В большую комнату! — командует Хабиба уже нормальным голосом.
Я скидываю сланцы и иду следом за подругой к массивному, обтянутому багряным бархатом дивану. Вдвоём, на раз-два, мы поднимаем сидение и замираем. В огромной открытой пасти мебельного монстра спрятаны самые настоящие сокровища. Горы сокровищ! Что там пещера Али-Бабы, жалкое подобие диванного чуда. Выйдя из оцепенения, усаживаемся на пол в предвкушении.
— Только ничего руками не трогай, смотри глазами, — напоминает Хабиба. Я согласно трясу головой.
Ну, понеслась! К осмотру сокровищ приступить! Хабиба бережно и нежно, по одному вытаскивает из подседалищного чрева экспонаты. Несколько минут разглядываем, потом вещь так же нежно укладывается на ковер рядом. Позже Хабиба в обратном порядке сложит артефакты в диван, и никто не подкопается. Байрамлыг на месте, а нас тут не было.
— Смотри, сколько еще принесли, вчера приходили. Помада из Франции прямо, на русском не написано, все иностранными буквами, зырь.
О да! Я зырю, я вся обратилась в глаза и еще нос, потому что знаю, что помаду дадут понюхать.
В прошлый раз был ланком, косметика дефицитная, но известная, ее иногда выкидывают в магазины. У мамы есть тушь и пудра. Честно говоря, от пудры уже давно ничего не осталось, но опустевший черный квадратик с изящной золотой розочкой надолго поселился в маминой сумочке. Когда-нибудь и я научусь так же грациозно, как мама, захлопывать пудреницу одной рукой. Щелк! В общем, с ланкомом мы знакомы. А это что-то новенькое, "неизвестный науке зверь". Открыв рот, смотрю, как Хабиба достаёт из коробочки синий с золотом футлярчик. Какой цвет! Насыщенный ультрамарин. Сверху две огромные золотые буквы CD, сбоку надпись.
— Прочтёшь? — Хабиба не в ладах с английским.
— Чри.., ой, нет, Христиан Дайор, — читаю я.
— Мама вчера немного помазала, — подруга цокает языком, не в силах подобрать слова, — смотри.
Точным и плавным движениям моей соседки позавидовал бы самый высококлассный специалист по разминированию. Она аккуратно выворачивает красную сочную пулю, я тяну носом. Шарман! Вот как пахнет современный Париж, круассанами и помадой.
— Еще духи такие, их не открывали. — Хабиба разочарованно вздыхает, дает подержать запечатанную коробочку.
Осматриваю упаковку со всех сторон, конечно же, настоящий запах Парижа спрятался там, внутри, а я, вдыхая аромат алой помады, была где-то в предместье, может быть, в Фонтенбло или даже в Версале. Ах, Версаль. Пышные юбки, затянутые в корсеты талии. Читала недавно статью про нью лук и силуэт песочные часы…Кристиан Диор! Я подпрыгиваю и ору:
— Хабиба, это не Дайор, это — Диор, ты понимаешь,сам Диор. Я держу в руках духи от Диора, настоящая Франция!
— Смотри на неё! Я сказала сразу, Франция, — Хабиба не разделяет моего неожиданного восторга, но довольна реакцией, вызванной свадебными подарками ее сестре.
— А почему не открывали, хотя бы понюхать?
— Я тебе не говорила? Нельзя до свадьбы подарки открывать. Если что случится, байрамлыг нужно вернуть.
— Что, прям все-все, и трусы? - я киваю на упаковку с кружевным бельем, перевязанную красной ленточкой, покоящуюся в недрах дивана.
— И трусы.
— Я думала только кольцо.
— Совсем все. А давай кольцо ещё раз посмотрим.
— Давай.
В красной бархатной коробочке золотое колечко. Его уже одевали на палец невесте во время малого обручения, и тогда же на голову накинули платок, платок тоже здесь — дымка шелковой органзы с золотистой вышивкой. До обручения в дом приходили мать и тетя жениха, смотрины устроили. Старшая сестра Хабибы им понравилась, с маленькой оговоркой — слишком худая. Будущая свекровь распорядилась, чтобы до свадьбы ничего по дому не делала и "кушала побольше".
— Если невеста нравится матери жениха, мужчины разговаривают. К нам отец жениха приходил, с папой говорили, это кичик эльчилик называется. Ирада тоже тут была, она должна сидеть и молчать, отец жениха смотрел на нее.
— А жених? Жених был?
— Нет, жениха никто не видел еще, но он красивый, смотри, — из-под прозрачной коробочки с нижним бельем извлекается фотография. На ней молодой человек в мохеровой кепке, кепка надвинута на глаза, под глазами выдающийся нос, сразу под носом начинается мохеровый же шарф, индийский, в клетку, мечта всех модников-националов. Шарф расчертил пушистым тартаном пространство от носа до нижнего края фотографии. Мне трудно судить о внешности будущего мужа соседки только по глазам и носу, но, судя по тому, как цокает языком Хабиба, он прекрасен, этот потомок древних каспиев и огнепоклонников.
— Глаза, как у Чакраборти, — я знаю, как угодить подружке.
— Скажи-и-и-и, — Хабиба расплывается в довольной улыбке. Мохеровый жених возвращается под коробку с исподним.
Потом мы разглядываем палетки с тенями, красные платья и кофточки, ажурные шали, золотые сережки. Хабиба объясняет мне, что кичик эльчилик — только прелюдия, согласие ещё не озвучено. После него родня жениха снова приходит в дом невесты, это уже эльчилик.
— Много говорят, про дела, стариков, за столом сидят, мама за стол с гостями не садится, нельзя.В конце подают чай, и папа чай сластит, так, чтобы все видели, что он сахар положил. Это значит — согласен отдать дочь. И тогда уже настоящий праздник устраивают, кичик нишан, сладостей много, конфет. Опять у нас дома. От жениха кольцо и платок приносят. Невеста подруг зовет, но Ирада стесняется, в школе никому не сказала про обручение, были только родственники. Все девушки меряют кольцо и уносят конфеты. Та, которая первая после невесты успела кольцо примерить, раньше всех замуж выйдет.
Ирада — новоиспеченная невеста, учится в десятом. Из окна новеньких "жигулей" увидел ее будущий жених и заслал сватов, а она сама своего суженого пока ни разу не наблюдала. Вообще девушка собиралась после школы в медучилище, но, видимо, планы придется менять. Родня жениха, как и мама невесты, не видит смысла в дальнейшем обучении. Отец Ирады учился в Ленинградском техникуме, он к старым традициям относится без должного пиетета и поддерживает дочь в желании получить профессию, но будущие родственники — обеспеченные люди. После обручения на все праздники присылали роскошные подарки. Новый год, 8 марта, Новруз, на Новруз больше всего даров было. Даже самый современный родитель не откажется от такой партии для любимой дочери.
— Все, мне бежать надо, музыкалка через полчаса, не успею.
— Вот это посмотри и иди, можешь даже потрогать, — Хабиба загадочно улыбается, открывая коробку, и я понимаю, что под полупрозрачной папиросной бумагой спряталась та самая вишенка на торте, ради которой меня сюда позвали.
С богемным хрустом разворачивается обертка, под ней ночная сорочка на тоненьких бретелях и пеньюар, отделанный кружевом, ничего общего не имеющего с жестким и колючим ажуром из галантерейного отдела. Настоящий шелк цвета чайной розы, гладкий и прохладный. Я поддеваю рукой нежную ткань. Как можно быть податливым и ускользающим одновременно? Вытягиваю руку и наблюдаю воочию значение слова "струиться". Гладя пальцы, шелк стекает обратно в коробку, переливчатое облако оседает под пеной нежнейшего кружева.
— Видала, какой халат!
— Пеньюар, — шепчу одними губами, ещё держа на весу ладонь, а перед глазами — сцена из "Гобсека". Молодая графиня в пеньюаре, отделанном белоснежным рюшем и накинутой поверх кашемировой шали, отдает ростовщику бриллиант в обмен на вексель. Так вот ты какой, пеньюар!
— Да халат это такой! — возвращает меня на грешную землю соседка.
— Пусть халат, всё, побежала. Красота, спасибо, пока.
Говорят, весна — время любви. Может быть, и время, но не для нас, учащихся средних общеобразовательных учреждений. Экзамены в школе и музыкалке (несчастные старшеклассники еще и к вступительным готовятся), начиная с апреля, впрягаешься в бесконечный марафон: пионерское четырехборье, ГТО, куча отчетных концертов и соревнований, только успевай сама себе эстафету передавать от забега к выступлению, от выступления к забегу. У взрослых же лишь работа, заняться им больше нечем, вот они и влюбляются. Этой весной было особенно жарко — последний год музыкальной школы. Общение с подругами сведено к отрицательному значению. Семья и соседи обречены на ежедневную двухчасовую пытку мощной полифонией Баха, импульсивной мелодикой Шумана и техничными опусами этюдного монстра Черни. Пытка заканчивается нервными глиссандирующими пассажами и нечленораздельными криками доведенной до почти отчаяния девочки. По ночам мне снятся Бах и Кабалевский, они кричат: "Держи локти. В подмышках должен быть воздух! ", Шуберт жалуется на свой огромный нос и слабый четвертый палец, Шуман презрительно его одергивает, показывая свой средний. Нынче мне не до сокровищ невесты, я даже не вспоминаю про шелка и помады. По утрам, сталкиваясь с Ирадой на лестнице, замечаю ее покрасневшие глаза, не удивляюсь — выпускные экзамены на носу.
К счастью, даже самые долгоиграющие марафонцы финишируют, добежала свою дистанцию и я. Каникулы! Почти все лето тепло и вкусно провела у бабушки на даче, иногда вспоминала волшебный диван, перебирая в уме все летние праздники, кроме каникул, и гадая, пополнится ли сокровищница в мое отсутствие.
Два с небольшим часа в самолете — и вот уже прохлада августа средней полосы сменилась изнывающей Бакинской жарой. Я дома! Во дворе встречаю Ираду, она — само воплощение радости.
— Привет, поступила?!
— Неа, провалилась, — девушка хохочет и треплет меня по голове, — ерунда, на следующий год поступлю.
Размахивая авоськой и что-то напевая, абсолютно счастливая Ирада отбывает в магазин. "Наверное, ещё один пеньюар подарили",— думаю я и бегу домой. Ещё через пару дней заходит Хабиба, мне тоже есть, что показать: я привезла наклейки с бабочками и набор столовых ножей с вилками, не с пластмассовыми ручками, нет. Ножи и вилки полностью из нержавейки, с вензелями и загогулинами. Как бы между прочим спрашиваю, не приносили ли что-нибудь особенное невесте.
— Вай, тебя же не было, ты не знаешь ничего. Свадьбы не будет.
— Ого, расскажи.
— О-о-о-о, столько крика было, не представляешь. Ирада поступать хотела, ей говорят :"Зачем учиться? Восемнадцать исполнится — пойдешь замуж. Замужем кто учится?!" Папа говорит :"Давайте, она выучится и тогда свадьбу сыграем". " Нет. Жених уже долго ждет. На работу все равно ходить не будет, дома пусть работает"
— Феодалы!
— Отсталые, папа так и сказал. И Ирада сказала, что учиться будет и мужа сама выберет!
— Молодец какая! А подарки? Вернули?
— Вернули, еще громче было. Сначала салфетку им не отдали, она провалилась за стенку там в диване, тонкая совсем, не увидели.А у них все записано. Мы нашли, они приходят за салфеткой и помаду приносят, говорят:"Помадой красились". Мама говорит:"Где красились? Не красились!" Они помаду бросили, говорят, грязная. Мама говорит:"Грязная? Деньги берите!" Они говорят:"Деньги не надо, помаду новую такую же давай, только такую ты сама нигде не достанешь!" Так кричали, я думала, оглохну!
— Ничего себе!
— Ага, еще обзываться стали, папа всех выгнал. Сказал, моя дочь не для вас, идите отсюда!
— Класс!
Хабиба с благодарностью смотрит на меня, да, ее папа — настоящий киши, не дал в обиду семью.
— А знаешь, — Хабиба мнется и даже немного краснеет, — не все мы вернули... Я фотографию спрятала. Красивый он, жалко, что мама у него такая… Противная.
Молчу понимающе. Эх, мохеровый, не ту сетренку ты выбрал.
— А пойдем новые пластинки слушать! — у соседей проигрывателя нет, думаю, я смогу утешить подругу.
На следующий год Ирада поступать не стала. Как только ей исполнилось восемнадцать, она вышла замуж за толстого милиционера. По большой любви.
